Сейчас, после отражения грузинского нападения, в военно-стратегическом плане ситуация стала в чем-то похожей на карабахскую. Так, были ликвидированы грузинские военные анклавы по долине Лиахви и в Верхнем Кодори (хотя в Южной Осетии остается актуальным поддержание эффективного контроля из Цхинвала над удаленным Ленингорским районом - видимо, есть опасность превращения его со временем в некий аналог Шаумяновского района НКР, занятого азербайджанскими войсками). Так же как и в случае карабахского конфликта, произошел обмен населением, начавшийся еще в начале 1990-х годов. Об осетинских беженцах из внутренних районов Грузии (Кварельского, Горийского, Боржомского и некоторых других) вспоминали так же редко, как и об армянских беженцах из внутренних районов Азербайджанской ССР. Зато, о грузинских беженцах из Южной Осетии вспомнят, видимо, достаточно быстро – как только займутся поиском рычагов давления на признанное Россией государство.
В Южной Осетии и Абхазии сложилась ситуация, которую, видимо, нельзя было исправить иначе, чем по результатам разгрома грузинской военной группировки, которая все предшествующие годы активно наращивалась под прикрытием миссий ООН и ОБСЕ в формально демилитаризованных районах. Если российская и осетинская стороны тщательно соблюдали Дагомысские соглашения (в частности, осетинская бронетехника была сосредоточена в Джаве – за пределами зоны ответственности миротворцев), то грузинская сторона открыто их нарушала, не встречая никакого сопротивления. В Карабахе ситуация была несколько иной, функции ОБСЕ были по больше части ограничены мониторингом линии соприкосновения сторон, однако Мэтью Брайза делал все для «разморозки» конфликта через ввод «западных миротворческих контингентов». Нет сомнения: в случае реализации планов Брайзы и иже с ним в Карабахе сложилась бы взрывоопасная ситуация, аналогичная югоосетинской и абхазской на начало августа, причем в гораздо более короткие сроки. Самым эффективным миротворцем на территории бывших грузинских автономий, а ныне признанных Москвой независимых государств, является российская армия, а в зоне Карабаха и армяно-азербайджанской границы – Вооруженные Силы Армении и НКР. Остается надеяться, что политика России в отношении карабахского конфликта станет более активной, учитывающей как общность интересов с Арменией и НКР в регионе, так и новые реалии, сложившиеся после августовских событий вокруг Южной Осетии. Во всяком случае, формат Минской группы показал свою полную неэффективность, и переговоры, активным участником которых является господин Брайза, встречавший самолеты с «гуманитарной помощью» в Тбилиси, вряд ли будут иметь какой-либо практический смысл, а тем более - реальный «выход». Достаточно упомянуть, что США, рассматривающие карабахскую проблему исключительно в контексте своих более глобальных целей, доминировали в переговорном процессе (если его конечно так можно было назвать), а Иран с его политическими интересами, историческими и культурными связями и экономическими проектами на Южном Кавказе (в том числе в районе Аракса) даже не был представлен в Минской группе. Это ли не абсурд? Кстати, идея укрепления партнерства России с Ираном вполне может получить дополнительный импульс, высказываются даже предложения о заключении между двумя странами государствами стратегического союза.
С отражением грузинской агрессии, которое сменилось лукавым посредничеством Саркози (преследовавшего очевидную цель спасения Саакашвили от окончательного разгрома), произошли необратимые изменения. Стало совершенно очевидно, что признание состоится, причем скорее рано, чем поздно, и «подвешен» этот вопрос не будет. Что, собственно, и произошло - любое иное решение по статусу бывших грузинских автономий (равно как и его отсутствие, камуфлируемое, скажем, бесплодными обсуждениями в ООН) привело бы к гораздо более крупным издержкам для России, нежели официальное признание Абхазии и Южной Осетии.
Что касается действий Армении, то в сложившейся ситуации у нее достаточно узкое поле для маневра. С одной стороны – Россия является военно-политическим союзником, состоящим с Арменией в одной организации – ОДКБ. С другой стороны – известная коммуникационная зависимость от Грузии. С некоторых пор воздушное пространство Грузии для российских самолетов закрыто, и сообщение по воздуху приходится осуществлять, в том числе, через Азербайджан. Разумеется, вопрос со временем будет решен, однако в существующих условиях позиция официального Еревана будет сдержанной, и это может продлиться достаточно долго. Заявления президента Сержа Саркисяна были целиком и полностью адекватны складывающейся ситуации, в то время как «пророссийские» высказывания его известного оппонента носили откровенно популистский и не совсем чистоплотный характер.
Думается, что сейчас открываются некоторые возможности продвижения по существующим спорным вопросам. Россия более активной позицией в разрешении карабахского конфликта может добиться определенной активизации как Еревана, так и Степанакерта – кстати говоря, в МИД Нагорно-Карабахской Республики уже приветствовали заявление Дмитрия Медведева от 26 августа. Разумеется, в вопросе признания Москвой независимости НКР будут присутствовать известные политические ограничители – равно как и в вопросе признания Ереваном Сухума и Цхинвала. Эти ограничители могут существовать достаточно долго, но они не должны препятствовать, скажем, решению гуманитарных вопросов. Например, Грузия, объявившая о разрыве дипотношений с Российской Федерацией, вовсе не говорит о прекращении консульских отношений. Между тем, количество проживающих в России выходцев из Карабаха, может быть, даже сопоставимо с количеством выходцев из Грузии…
Что же касается различного рода экономических санкций, то вряд ли в Европейском Союзе поспешат отказаться от поставок российского газа, и уж тем более не будут отзывать обратно своих менеджеров, которыми забиты в Москве многие крупные и прибыльные компании. С учетом тенденций в экономическом развитии Европы это было бы весьма неразумным. Истеричные высказывания где-нибудь в прессе или в парижском кафе следует отделять от заявлений и действий серьезных политиков. Конечно, они пытались проверить Россию на прочность, и мы видим, что к приходу нового Президента России достаточно основательно готовились. Что ж, если они хотели получить ответы на какие-то свои вопросы, то эти ответы они получили.
Можно вспомнить и некоторые другие важнейшие документы, резолюции ООН и т.д. Разумеется, принцип территориальной целостности также упоминается во многих из них, однако нигде не говорится о доминировании какого-либо одного из принципов над другим. А согласно Декларации о принципах международного права, в действиях государств «ничто не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов». Иначе говоря, можно сделать вывод, что принцип территориальной целостности вряд ли можно применить по отношению к государствам, которые в своей политике не обеспечивают равноправие проживающих в нем народов и не допускают свободное самоопределение таких народов.
В Хельсинкском заключительном Акте по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года говорится о том, что все принципы «имеют первостепенную важность». В документе перечисляется 10 принципов, в числе которых – неприменение силы или угрозы силой и мирное урегулирование споров. То есть именно те принципы, которые были грубо нарушены грузинской стороной. Представляется, что споры относительно приоритета того или иного принципа имеют в настоящее время чисто конъюнктурный политизированный характер. На самом деле эти принципы, с учетом вышеизложенного, вряд ли сильно противоречат друг другу. Например, когда Ирак напал в начале 1990-х годов на Кувейт и объявил о его присоединении в качестве новой провинции – он нарушил территориальную целостность Кувейта (роль Соединенных Штатов Америки, расставивших для иракского лидера «кувейтский капкан», мы здесь не рассматриваем). А в случае с Карабахом, Абхазией и Осетией мы имеем дело с волей народов, оформленной в соответствии с действующим на тот момент законодательством, а военные действия, направленные на защиту этих республик, являются отражением внешней агрессии, право на которое предусмотрено Уставом ООН.
Возможная в будущем нормализация армяно-турецких отношений и частичное разблокирование границы не должно использоваться в качестве аргумента, позволяющего ставить вопрос о скорейшем выводе российской военной базы с территории Республики Армения. Открытие армяно-турецкой границы должно быть не американским, а российским проектом. Важно подчеркнуть стабилизирующий фактор армяно-российского военно-политического сотрудничества в контексте неурегулированной карабахской проблемы, а также факт определенной зависимости Анкары, увязывающей вопросы нормализации отношений с Ереваном с требованиями о выводе подразделений Армии обороны НКР с территорий «пояса безопасности», от интересов Азербайджана.
Флирт армянских властей с США и НАТО, предстоящие в сентябре совместные учения понятны в контексте политики комплементарности, однако надо четко понимать, что западные игроки будут пытаться использовать народы Кавказа в качестве расходного материала (это показывает и грузинский пример). Дистанцирование от России под обещания чего-либо заманчивого вряд ли положительным образом скажется на безопасности Армении и НКР. Карабахский конфликт не может быть разрешен с помощью НАТО. Частичное восстановление позиций России на Кавказе после отражения грузинской агрессии, общий взгляд с Турцией и Ираном на недопустимость возобновления военных действий, возможно, подтолкнут официальный Баку к поиску более адекватных путей решения карабахской проблемы. Однако в ближайшие месяцы и до выборов президента Азербайджана этого точно не произойдет.